Публикации и интервью. Архив

Приехали в Вологду. Куда пойти, что показать? Чему в первую очередь поклониться?

Традиционно все направляются к кремлю. Софийский со­бор поражает воображение. Его не ожидаешь таким увидеть. Не за стеной, даже не за оградой. Он, как крепкий гриб боро­вик, неожиданно вырастает в березняке на Соборной горке. Собор — земной, суровый, надёжный. А рядом тонкий столп колокольни, устремлённый в небо. Два главных вологодских символа: почва и небеса.

А может, из гостиницы сразу зайти в мастерскую к вологод­скому художнику Валерию Николаевичу Страхову? Здесь уви­дишь очарование старой Вологды, и в душе ещё долго будут звучать грустные слова романса: «Отцвели уж давно хризан­темы в саду...». Отцвели и осенние георгины, ушла в прошлое и деревянная Вологда. Во всей своей туманной призрачности и во всём своём древодельном мастерстве. Осталась только на полотнах Страхова и его сотоварищей-художников.

А художник Михаил Кирьянов считает, что первым делом нужно пройти к Никольской церкви, что во Владычной слобо­де, и приложиться к мощам святителя Антония. Истинно во­логодский чудотворец, один из небесных защитников города и его жителей.

И туда с поклоном сходим.

Другие предлагают посетить «Домик Сталина», который вологжане бережно сохранили. Почему бы и нет?

Кто-то советует сходить на Каменный мост, погулять по старинному центру. Большинство за то, чтобы пройти к памят­нику 800-летию Вологды на Ленивой площадке и оттуда по­любоваться излучиной Вологды-реки.

Маршруты известные... В нашем городе, чтобы понять его, вероятно, нужно прожить всю жизнь.

Вологда не моногород, она — многий город, где всего по­немногу, всё по-домашнему обжито, человечески обихожено, и где каждый может найти себе интересное.

Вологда по территории соразмерна человеку. Здесь не устаёшь. Не чувствуешь давящего уныния человеческого му­равейника. В Вологде ты не будешь никогда одиноким, но ты можешь всегда побыть в одиночестве.

В самой её начальной прибрежности (на берегах Вологды-реки) заключена гармония трёх стихий — воды, неба и земли. Человек принёс сюда под их влиянием четвёртую стихию, но упорядоченную, которой всё объясняется, — рукотворную красоту. Спокойный город на тихой реке.

Вологда — горизонтальна, полога, она родственна окрест­ным просторам, близка распахнутости северных характеров. Она открыта соседним селениям, цветущим лугам, дальним лесным горизонтам. Нет резкой грани: город-село.

Писать о Вологде — одно удовольствие: мыслям и чув­ствам просторно, а душе без неё тесно.

Давно замечено своеобразие нашего «берёзового горо­да». Читаю, к примеру, у писателя Н. А. Лейкина (1841-1906): «Вологда... имеет приветливый вид, так как в ней много садов, бульваров и она утопает в зелени. Насаждения эти состоят только из берёз, и поэтому Вологду можно назвать берёзовым городом. Здесь не вымерзают, как я узнал, и другие породы деревьев, но у вологжан уж такая страсть к берёзам. Повсюду виднеются белые стволы. Бульвар берёзовый, сады берёзо­вые, около церквей в оградах берёзы».

У каждого русского города существует не только свой норов, но и своё убранство из деревьев: у матери русских городов Киева — каштаны, у Москвы — тополя, у Орла — липы, у Тулы — яблони... Строгие ели, напоминающие древние шатры крепостных башен, стали символом российской власти — посади у Кремлёвской стены те же берёзки, и это воспринималось бы как что-то сентиментальное и не­серьёзное. Здесь, на главной площади страны, место только серебристым елям, выстроившимся в шеренгу, как бравые гренадеры стражи*.

(*Не так давно серебристые ели у Кремлёвской стены были заменены на молодые. И только у Никольской башни на Красной площади осталась одна огромная мохнатая ель, переросшая своей вершиной зубцы стены. Я вижу в этом символ: с Никольской башни начинался в древности стопник (торный путь) на Вологду. Оставленная ель, как вешка, символизирует наши дремучие леса, исторический путь Руси-России на Север и надёжную вологодскую охрану Кремля.)

Вологодские берёзы тоже несут определённую смысло­вую нагрузку. Берёза — лирическое дерево, о чём знали ещё с языческих времён (сколько сложено в народе о том пе­сен!). А прекрасная Вологда не менее лирична и спокойна. Выбор главного вологодского дерева был точен и прозорлив во всех смыслах: берёзу никакие ураганы не могут «поломати», она только гнётся до земли и «кипит», недовольная насилием, зелёной кроной. Это дерево стойко не только на ветру времён, но и цепко держится за землю — попробуй­те березу «повалити», семь потов сойдёт, а вот сосна и ель рушатся сразу, вырванные из почвы вместе с неглубокими корневищами.

Кроме того, что береза имеет стойкий и заземлённый во­логодский характер, она ещё и красива в любое время года: весной прихорашивается серёжками, как в старину вологжанка височными кольцами и серьгами; летом она статна и неза­висима, подрагивая даже в безветрие своим мелким резным листом, завлекая внимание прохожих — посмотрите, мол, ка­кая я гладкая да пригожая. Осенью берёза первой из деревьев вспыхивает желтизной, пряди которой проступают сквозь гу­стую зелень уже поздним летом. Дерево будто бы понимает: солнечного света на улице всё меньше, всё чаще моросит серый дождик, ночи темные, дай-ка я напоследок всем посвечу, разолью вокруг себя яркое сияние.

Ещё берёза не капризное и не манерное дерево. Пере­садить молодую берёзку не стоит большого труда: выкопал корешки, перенёс, закидал ямку, она и довольна, растёт себе на новом месте дальше. Не требует по-барски за собой ухо­да, полива, удобрений и т. д. Даже ноги ей не нужно белить, как дворянкам липам: от природы белые. Так что берёза — это наше дерево, родственное нам и характером, и статью, и красотой, и скромностью, она верная помощница в жизни. Берёза — хозяйка города. Мы с ней сроднились: Вологда и берёза — сёстры навек.

Двухэтажные деревянные дома также придавали немалое своеобразие старинной Вологде. Их строили в силу экономи­ческих причин, когда город начал постепенно расти. Но тра­диция задержалась до советских бараков, при возведении ко­торых строители пытались приделать к невыразительным, без души, фасадам хотя бы лоджии по бокам.

Архитектура оказывала большое влияние на характер жителей, на их вкусы. Она формировала среду самобытного обитания и сама формировалась под влиянием этих вкусов и привычек. Нет-нет да и на оставшихся островках этого благо­лепия всплывёт давнее воспоминание.

Жили мы в заповеднике русской архитектуры. Церковные здания ещё частью остались, не были снесены. Деревянные срубы жилых домов нам были привычны. Торговые ряды радо­вали уютом. Когда я вижу картину Олега Бороздина «Вологда пятидесятых годов», то живо вспоминаю и лужи на дороге, и старинные купеческие здания, и кремль вдалеке на Соборной (тогда Красной) горке — сердце города.

Вологда — город провинциальный. Здесь многое устоя­лось и утряслось, обрело свои традиции, выросло до нравов, утвердилось и даже закоснело. Хотя в феодальную раздро­бленность Вологда недолгое время (в XV веке) была столицей удельного княжества, всё-таки подчинённость иным землям (Новгородской или Московской) здесь определилась издавна, стала привычной, обыденной.

Такое присоединение не носило конфликтного характе­ра — не в пример вольнолюбивым новгородцам, гордым тверичам, неверным рязанцам или бунтовщикам вятичам. Тихая моя родина слыла таковой не только потому, что располага­лась на спокойных равнинах с редкими деревеньками, а ещё и потому, что не отличалась строптивым духом, не бузила по­напрасну, не была, как говорила моя бабушка, со всеми попе­речной. И не жила с фигой в кармане, пытаясь получить себе преимущества «тихой сапой», хитростью.

Все эти начальные побуждения и привычки, включая самые ранние — от славянского этноса, владевшего при­ёмами хлебопашества, что само по себе было высоким до­стижением, — постепенно, век за веком, закладывали ос­новы вологодского характера, а от него и наших привычек и особенностей.

Не будем забывать и о сборности нашего народа, о двух мощных потоках предков, которые осваивали северные зем­ли, — ильменских словенах и низовских кривичах. Они тоже отличались друг от друга характерами и привычками. Заселив в краткие сроки нынешнюю Вологодчину, все эти двиняне, устю­жане, сухонцы, кокшары, важане, южане, вычегжане, белозерцы ещё долгое время сохраняли свои самобытные черты.

Вологда как столица края тоже строилась постепенно. В седой древности она отвоёвывала главенствующее значение у Белоозера и Великого Устюга, затем, благодаря удачному расположению на водных путях, историческому тяготению к городу-ровеснику Москве, собственному богатому экономи­ческому потенциалу, набирала вес и авторитет, подчиняя сво­ему влиянию огромные лесные территории.

Тогда не существовало ещё понятия провинциальности как оторванности от чего-то важного, значимого. Государственная и этническая бродильня ещё не устоялась, в ней всё кипело, всё могло измениться, как и случалось во времена Ивана Грозного или Петра Великого. Но и тогда исторический промысел и рас­чёт опирались на формировавшиеся особенности характера и нрава местного населения, не могли их не учитывать. Властный фактор тех времён мог согнуть кого угодно в бараний рог, но переделать «душу живу» людей был не в состоянии.

Попытка Ивана Грозного поднять статусность вологжан пу­тём строительства здесь опричной столицы, где только кремль предполагался в четыре раза просторнее московского, по­терпела неудачу не только потому, что изменились политиче­ские задачи. В принятии таких важных и затратных решений учитывался и, как сказали бы сегодня, человеческий фактор. Грозный царь видел, что вологодские мужики не очень-то со­ответствовали требованию момента. Жившие в тишине и по­кое, относительно независимые, сытые, с его приездом они попали в жернова имперской власти. Даже летописец горько заметил, что «тогда были вологжанам великие налоги от стро­ения града и судов». Бунтов, конечно, не случилось, но и геро­ического воодушевления не наблюдалось. Даже привезённый с огромным трудом на постройку града камень не сумели вна­чале разобрать, он так и остался лежать у городской стены. Вологжане позже назвали это место Каменье, придумав исто­рию, что горы песчаника ушли в землю, а на самом деле их просто растащили.

При этом «ленивые» вологжане и осваивали, и обжи­вали шестую часть земного шара (почти все землепроход­цы — от Хабарова до Атласова — из наших краёв). «Нелю­бопытные» дали науке тысячи докторов и кандидатов наук. «Тёмные» содержат в городе шесть театров, музеи, крепкие литературные и художнические организации. «Скучные» организуют европейского уровня музыкальные фестивали и выставки.

Да, у нас есть и иное: от традиционных «идей созерцатель­ного аскетизма» мы мечтательны, задумчивы, основательны, рассудительны, довольствуемся и малым.

Ещё перечислю положительные качества, присущие вологжанам: честность, трудолюбие, искренность, душевность, благородство, порядочность, взаимовыручка, товарище­ство, терпимость, безотказность... Примерьте и дальше на себя: отзывчивость, доверчивость, ум, жизнерадостность, щедрость, простодушие. Имеются здесь и взаимоисключа­ющие — ум и простодушие, но мне кажется, они уживаются в наших характерах.

Вологжане всегда работали много и метко. Условия жиз­ни, климата, почвы заставляли трудиться не покладая рук. В этой связи нам легче врастать в общество рыночных тру­доголиков, если бы не несколько «но» — наши расслаблен­ность, разболтанность и ещё за два с половиной десятиле­тия приобретённые пустопорожняя болтливость и хвастов­ство. Качества не чисто вологодские, скорее, общерусские, как и надежды на «авось», безынициативность, вялость, бескультурье. Отсюда во многом — и алкоголь, наркотики, криминал.

Сегодня мы раздвоены, стоим на росстани. Писатель Ва­силий Белов как-то сказал: «Народ спит, устал, пусть ещё по­спит». Пора бы и вставать, или ещё остался срок до 30 с лиш­ним лет, как у Ильи Муромца?

Если уныние — грех, то лень может быть вполне объяс­нимым качеством характера, и не таким уж плохим. «Хотим расслабиться», — так мы говорим, когда устаём от работы. По­валяться, бездельничая, понежиться в постели, когда не надо вскакивать по звонку будильника, поспать досыта, чтобы про­снуться бодрым, сильным, смелым, — что может быть лучше и слаще?.. Наш земляк Константин Батюшков, как и все роман­тики, даже воспевал лень:

Мой друг! Скорей за счастьем...

И ленью жизни краткой

Продлим, продлим часы!..

Поэтому мы, вологжане, с одной стороны, осторожны в поступках, а с другой — прямолинейны, когда идём за прав­ду. Здесь многих из нас не унять, стену прошибём. Стоять за родину и честь — всегда было вологодской обязанностью и нравственным долгом.

Мы не разбрасываемся и не суетимся, а сосредотачиваем­ся и усердно сопим, когда делаем своё дело. В нас лежит ка­мень, когда нужно что-то высидеть.

Мы — слуги трона, парткома и президента, и наше верное государственное служение отнюдь не от страха, угодливости или лицемерия, а от осознания правоты момента.

Мы любим всех, нам внятно всё. Потому что мы — вологодские.

Вадим Дементьев, сопредседатель Союза писателей России, кандидат филологических наук